26 августа.
Рабочий день. Быстро позавтракал. Не терпелось поехать в подвергшийся пожару город и посмотреть на разрушения. Точно так же русские солдаты стремились в оставленную Наполеоном Москву, чтобы посокрушаться увиденному и поохать, глядя на сгоревшие барские особняки и дворцы. Лачуги как были незаметны, так было и незаметно, сгорели они или нет.
Воздух был почти чист и везде была грязь, смешанная с пеплом.
Город практически не пострадал. В современной и в старой частях города всё было в целом нормально. Основные разрушения в честном секторе и вдоль железнодорожной линии.
Глядя на пепелища, вспоминалась старая песня "Враги сожгли родную хату". Сгорело практически всё. Старые двухэтажные бараки были источниками активного огня, разбрасывая на трескавшийся шифер в разные стороны. Некоторые деревянные столбы линий связи и электропередачи сгорели внизу и висели на проводах, покачиваясь от ветра как трупы повешенных кем-то карандашей.
В некоторых домах были видны остовы сгоревших автомашин. Вероятно, они взрывались, освобождая место вокруг себя.
Вокзал и управление отделения железной дороги стояли такими, какими я их видел в последний раз. Зато силовые провода горели сильно и огонь пришёл со стороны, расплавив синтетическую оболочку, висевшую черными нитями от провисших проводов до самой земли.
Произвёл дозаправку дизель-генератора в центре связи железной дороги. Сигналов и вызовов нет.
Приёмо-передающий центр не пострадал. Дозаправил дизель. Ответов и сигналов нет.
Склад мобилизационных ресурсов в порядке. Дозаправил дизель. В холодильнике нашёл мешочек мороженых пельменей. Вряд ли это мобзапас, просто кто-то из кладовщиков прикоробчил что-то для себя.
Ужинал пельменями. Сразу пахнуло домом и прошлой жизнью.
Спал спокойно без сновидений.
27 августа.
День российского кино. Кино вообще перестал смотреть. Это, вероятно, хандра, но мне становится как-то одиноко, когда я вижу толпы людей, снующих туда и сюда, влюбляющихся друг в друга или стреляющих друг в друга из самого разнообразного оружия. У меня есть оружие, но людей нет, и я не хочу ни в кого стрелять. И было бы здорово, чтобы никто и ни в кого не стрелял. Чтобы насилие на земле исчезло. Оно исчезло, но исчезло вместе с людьми. Получается, что насилие это неотъемлемая часть человека. И если есть человек, то есть и насилие. И нет никакого регулятора насилия. Вернее, регулятор есть, но это тоже насилие. Как это в Библии? Смертию смерть поправ. А в отношении насилия это будет звучать так: насилие насилием поправ. Получается, что от насилия нам не избавиться и насилие является средством прогресса — заставляют людей идти вперёд и средством регресса — заставляют идти вспять. А так же вправо или влево. Получается какая-то лагерная система. Не хватает одного правила — прыжок на месте рассматривается как провокация — огонь открывается без предупреждения.
Получается, что каждая страна в мире это один исправительно-трудовой лагерь или концентрационный лагерь для неисправимых преступников. И уровень демократии или диктатуры в них есть всего лишь разновидность лагерного режима.
Просто берите любую страну и накладывайте на неё структуру пенитенциарного учреждения. Вы найдёте лишь небольшие отличия в названиях учреждений и организаций, входящих в эту систему. В лагере они называются так, а в стилизованном под демократическое или авторитарное общество лагере по другому. Это примерно как название полового члена. Одни называют его пенис, а другие просто…, но это всё одно и то же.
Объехал все объекты. Тишина, происшествий каких-либо не было.
28 августа.
Рабочий день.
Объехал все объекты. На обратном пути зашёл в драматический театр. Зачем зашёл? Не знаю, просто зашёл туда, потому что мне показалось, что театр это живое здание, если сравнивать его, например, с храмом. В храме всё святое и нечистой силе там не место, разве что неупокоенные души заглянут туда, чтобы помолиться и получить отпущение грехов от батюшки, который наделён способностями к видению духов и общению с ними.
Современные религии не советуют общаться с духами, совершенно забывая о том, что они каждый день молятся ему "Во имя Отца, Сына и Святого Духа" (In nomine Patris et Filii et Spiritus Sancti).
Но театр это не храм, хотя и в храме все богослужения это хорошо поставленные спектакли, разработанные профессиональными режиссёрами, и каждый актёр находится на своём месте и в нужный момент произносит свои слова, поёт арии в составе хора или выступает сольно дискантом или басом.
В театре люди сидят, а в православной церкви люди стоят. Если в театре поставить спектакль под названием "Пасха" и убрать кресла, предоставив зрителям возможность стоять перед сценой, а в церкви в это же время поставить скамьи с пюпитрами, то люди могут перепутать и не понять, куда они пришли и где конкретно проводится таинство божественной службы, то ли в церкви, то ли в театре, а, возможно, они поменялись местами и сейчас театр это церковь, а церковь, естественно, это театр. Особенно в нашем городе, где театр и церковь находятся недалеко друг от друга и при переносе крестов даже не нужно давать объявления о переезде, а по внутреннему устройству театр и церковь строились по одним и тем же принципам.
Двери в театр не были закрыты и, возможно, он опустел во время подготовки к очередному спектаклю, потому что кое-где стояли вёдра и около них лежали швабры уборщиц. Всё произошло утром, когда люди уходили на работу.